Ангелы и демоны острова Свияжска

С неба остров Свияжск похож на громадный овальный поднос. Но увидеть его таким могут только ангелы и вертолеты. Ангелы давно с печалью смотрят на это место. А вертолеты каждый день кружат над здешними водами в поисках рыбных браконьеров.

В хорошую погоду сверху Свияжск кажется даже немного праздничным. Белеют храмы монастыря, прячутся в зелень деревьев разноцветные крыши домишек, виднеется причаливающий к пристани теплоход. Однако чем ближе к земле, тем меньше радости.

— Какой уж тут праздник? От Свияжска остались одни осколки, — говорил мне наместник Богородице-Успенского мужского монастыря игумен Силуан. — Половину храмов взорвали, а ведь ни одного нового здания за советский период так и не построили. Ни одного! Даже руины не разобрали. Но страшно не это. Стены еще можно как‑то восстановить. А людей?

Люди реставрации не поддаются. Это точно. Да и некого тут «реставрировать». Улицы Свияжска пусты. Ни людей, ни машин.

Герб Свияжска с другим не спутаешь. На нем изображен плывущий на ладьях город и пять рыб. Почему рыб именно пять, не знаю. А вот историю создания Свияжска можно найти сразу в нескольких русских летописях. Настолько она удивительна.

В одной из летописей говорится, что этот город Ивану Грозному привиделся во сне. По преданию, после очередной неудачной попытки осады Казани, когда взять ее не помогли ни численное превосходство войск, ни пушки, царь просил небеса открыть ему пути покорения враждебного ханства. Вот тогда и было ему во сне знамение.

А на обратном пути Иван Грозный увидел место, где следовало поставить крепость, но сохранил все втайне до самой Москвы.

План царя был гениален и дерзок: срубить в лесах под Угличем деревянный кремль, перевезти его в разобранном виде по Волге на Круглую гору, которая находилась в пределах одного пешего перехода от столицы ханства, установить на горе свой форпост и оттуда «воевать Казань».

О том, как приняли эту странную идею воеводы, история умалчивает. Но доподлинно известно, что в конце мая 1551 года кремль по воде доставили, а уже через месяц на Круглой горе стоял целый город, неприступные стены которого украшали восемнадцать башен. Крепость была столь грандиозна, что по величине превосходила даже Московский Кремль.

Однако возведение города в самом сердце Казанского ханства начиналось не с фортификационных укреплений, а с Троицкой церкви. Ее собрали и освятили уже на второй день после прибытия к горе русских кораблей. И на это были особые причины.

Дело в том, что, согласно тюркским легендам, Круглая гора называлась совсем иначе — Кара-Кирмен. «Кара» переводится — «черный», а одно из значений слова «Кирмен» — «запретное место». Черемисы, которые здесь обитали, были уверены, что под горой сотни лет спит злой дух Кереметь. А когда он проснется, все пойдет прахом.

Гора считалась у них местом проклятым, и ходить сюда запрещалось. Тех же, кто нарушал вековые запреты, карали жестоко. Казнили не только виновного, но и весь его род. Видимо, очень боялись духа разбудить.

Знал ли об этом Иван Грозный? Таких свидетельств нет. Но даже злые духи Кара-Кирмен не помешали царю завершить поход. 2 октября 1552 года Казань пала.

Когда попадаешь на центральную площадь Свияжска, не сразу понимаешь, в каком веке ты очутился. На развалинах купеческих домов охотно позируют перед фотокамерой козы, на месте взорванных церквей высятся несколько деревянных крестов.

Намеков на современность только два: новенький таксофон у дверей почты и запах шашлыка. Ни пивных киосков, ни рекламных билбордов. Тишина.

Единственная дань рыночным преобразованиям — кафе-шашлычная, которое открыли переселенцы-армяне. У кафе нет названия, но есть постоянные клиенты. Местные жители говорили, что шашлычная функционирует круглые сутки. Однако ходить в этот «ночной клуб» очень не советовали. Кафе часто упоминается как в туристических путеводителях, так и в криминальных сводках. Видать, сказывается дурная наследственность: пару столетий назад тут была тюремная изба.

— Здесь все так перемешано! — говорит отец Иоанн. — Вон там еще недавно стоял памятник Ленину. А в этой церкви молился Иван Грозный. Видите гостиницу? Она находится у дороги, по которой везли в Сибирь декабристов. А вон торчит мачта высоковольтной линии. Из-за нее Свияжск не попал в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Такой вот исторический ансамбль. Время будто остановилось.

Время остановилось, а мы двинулись дальше. Навстречу нам шла женщина, которая несла на плечах коромысло. В Свияжске на них до сих пор ведрами воду носят.

— Может, и правда остров заколдованный? Не зря же его черемисы не любили?

— осторожно поинтересовался я, оглядываясь на женщину и одновременно стараясь не отстать от монаха.

— Что тут скажешь… Черемисы — воинственный народ. И когда на горе соорудили крепость, все ожидали, что они выступят против русских. Но черемисы перешли на сторону царя. Почему? — Отец Иоанн сделал короткую паузу. — Оказывается, еще задолго до появления свияжских церквей они слышали здесь колокольный звон и видели старика, кропящего водой землю. Раз за разом черемисы посылали за ним всадников, но старик исчезал, а воины в страхе возвращались. Но самое интересное, что, когда сюда вместе с крепостью приплыла икона Сергия Радонежского, старейшины черемисов его узнали. Вот так.

Неожиданно монах остановился и что‑то поднял с земли.

— Держите. Это железная пуговица от кафтана. Старинная. После дождей здесь чего только не найдешь. Дядя Гриша у себя на огороде сундук с золотыми монетами откопал и хотел их какому‑то дантисту сдать. Чуть не посадили.

Говорят, что раньше колокольный звон спасал города от «моровых поветрий». Так в старину называли разного рода эпидемии. Но от «красной чумы» колокольный звон Свияжск не уберег.
Летом 1918 года революционная Москва была в шоке: белочехи захватили Казань, где тогда комиссары сконцентрировали основную часть золотого запаса России. Вопрос «быть или не быть власти большевиков» стоял чрезвычайно остро.

И тогда в Свияжск срочно отправили наркомвоенмора Троцкого. А вместе с ним литературный бронепоезд. И это совсем не шутка. Этот эшелон так и назывался — «Военно-передвижной фронтовой литературный поезд имени Ленина».

Первой жертвой «литературного поезда» в Свияжске стал настоятель Богородице-Успенского монастыря епископ Амвросий, которого зверски убили за отказ отдать хлебные запасы и церковные ценности.

Буквально через два дня та же участь постигла священника Константина Долматова. Обвинение было абсурдным: ветхого старика казнили за то, что он якобы стрелял с колокольни Софийской церкви по красноармейцам из пулемета.

Потом пришла очередь монашек из Предтеченского монастыря. Их расстреляли уже без всяких обвинений.

Но на этом «культурные мероприятия» в Свияжске не закончились. Поезд все же в какой‑то степени оправдывал свое название. Кроме известного публициста Троцкого на нем приехали несколько пролетарских писателей и первый в мире памятник Иуде Искариоту. Главное событие, ради которого так старательно уничтожали местное духовенство, было впереди.

Скажу сразу, что пассажиры поезда Всеволод Вишневский и Демьян Бедный не оставили об этом своих воспоминаний. Поостереглись. А вот малоизвестный датский писатель Галлинг Келлер не удержался.

По его словам, в Москве главные революционеры долго обсуждали, кому ставить статую. «Люцифер был признан не вполне разделяющим идеи коммунизма, Каин — слишком легендарной личностью, поэтому и остановились на Иуде Искариотском как вполне исторической личности, представив его во весь рост с поднятым к небу кулаком».

Памятник Иуде простоял в Свияжске недолго. Потом его незаметно убрали, а на постамент водрузили бюст Ленина. Что, выражаясь языком пролетарского вождя, было «чертовски верно».

Утром мы отправились на берег. Отец Иоанн рассказывал, что после шторма можно найти множество редких вещей. Он их собирает для монастырского музея.

— Я очень хочу, чтобы вы нашли старинную монету. На счастье. Еще пару лет назад мальчишки здесь их банками собирали и продавали иностранцам. Трехлитровая банка — три доллара. Иностранцы знали, что вывезти не смогут, но все равно покупали. Не могли удержаться.

Хотя ближайшие несколько дней шторма не было, монетку мы нашли — потемневшую копейку 1985 года. Кроме нее нам попалось на глаза штук десять кованых гвоздей, несколько кусков керамики с древним орнаментом и две человеческих кости.

Я уже слышал, что раньше кости и черепа монахи собирали и предавали земле мешками, но не думал, что все настолько буквально.

— Тут ведь какая история. Троцкий дважды пытался взять Казань. И все неудачно. Тогда он, наверное, впервые после римских легионеров… — отец Иоанн на секунду задумался, — применил децимацию. На берег вывели весь личный состав красноармейцев и каждого десятого расстреляли. А с ними и командиров.

— За что их так?

— За поражения в боях. Троцкий никого не щадил — ни чужих, ни своих. А дальше Успенский монастырь превратили в тюремные казематы. Потом преобразовали Свияжск в филиал ГУЛАГа. И за все это время было уничтожено не менее пяти тысяч человек. А где хоронили? В Свияжске кладбищ нет.

— И долго это продолжалось?

— До смерти Сталина. В 1953 году тюрьму из монастыря убрали и сделали там психушку. Перевели сюда дом для умалишенных из Казани.

«Хорошее дело, — подумал я. — Весь краткий курс истории советского периода Свияжска можно свести всего к четырем словам: революция, тюрьма, война, психушка».

Впрочем, одной больницей для душевнобольных дело не ограничилось. Кроме нее в Свияжске открыли еще интернат для умственно отсталых детей и школу слепых. (И все это на острове, который несложно обойти примерно за полчаса.)
Когда случился в стране экономический кризис, психушку и школу для слепых из Свияжска эвакуировали. Но местных жителей, как ни странно, это не обрадовало. Раньше была хоть какая‑то работа. А теперь?

Жизнь на острове не рай. Вокруг вода и сплошные проблемы.

Работать в Свияжске и правда негде. Последние признаки цивилизации: школа, почта, магазин и крошечная гостиница — не в счет. Там работают единицы. Поэтому способов выживания есть всего два — огороды и рыбалка.
Про огороды, думаю, понятно. А вот что такое рыбалка, мне объяснил один из местных мужичков.

— Знаете, как у нас рыбу ловят?

— Сетями, наверное, — предположил я.

— Ясно сетями. Но главное не это. Главное — мобильник. С одной стороны острова жена стоит с биноклем, с другой — сын. И если чужой катер появляется, они тут же звонят. Моторка ныряет в плавни и глушит мотор. Там ее никакой инспектор не найдет.

Схема работает, но не безотказно. У многих свияжских рыбаков есть уже по судимости. Однако гораздо больше рыбнадзора они боятся другого: рыба кончается. Прошли те времена, когда царю Павлу дарили здесь в деревянном корыте огромного осетра.

Во время осеннего ледостава и весеннего половодья жизнь в Свияжске совсем замирает. Добраться до другого берега практически невозможно, и рожениц заранее вывозят на Большую землю.

Умирать в это время тоже крайне нежелательно: кладбище «Вздыхалка» находится за рекой. Туда только или по воде, или по льду. Что происходит с теми, кто выбился из графика? Не поверите, но на острове все в один голос твердят, что так просто не бывает. «Мертвые у нас не залеживаются», — сказала мне продавщица в магазине.

Магазин в Свияжске не сельпо, но и далеко не супермаркет. Что‑то неопределенное. Товары в нем, по меткому выражению одной из покупательниц, делятся на две категории: «все необходимое» и «спиртное в ассортименте». Я спросил, что в Свияжске обычно покупают чаще всего.

— Хлеб, — ответила продавщица, а глаза предательски покосились на полку с водкой.

Зимой, когда лед на реке станет, выбраться из Свияжска уже несложно. Надо доехать на «макаке» до поселка Васильево, а оттуда ходят электрички в Казань. «Макака» — это мотоцикл с коляской, на который ставят колеса от трактора. А прозвали его так на острове, видимо, за прыгучесть.

Колокольня Никольской церкви — самое высокое здание Свияжска. Сорок три метра. И вид отсюда открывается потрясающий. Остров маленький. Все как на ладони. Вон там Троицкая церковь, которая в давние времена приплыла сюда на ладьях Ивана Грозного. Вон кафе-шашлычная. А вон дом купца Арбузова.
Поднимаясь по вертикальным лестницам под самую маковку храма, я случайно задел какую‑то веревку и тут же замер от протяжного удара колокола. Печальный звук проплыл над островом и затих. А ведь почти целый век Свияжск молчал.

Первый колокол вернулся в Успенский монастырь только в конце девяностых. Вместе с монахами. За все время, прошедшее с тех пор, как в Свияжске установили памятник Иуде и разрушили семь храмов из двенадцати, это был для острова единственный хороший знак. И люди это поняли. «Бога разрешили!» — шептала одна старушка другой в местном магазине.
На эту сенсационную новость жители Свияжска откликнулись по‑своему: собрали для монастырской братии тридцать пар калош. Грязи тут и впрямь хватает.

Искусствоведы называют храмовый комплекс свияжского монастыря «белокаменным чудом», но на самом деле гораздо большее чудо в том, что Успенский собор и Никольская церковь просто уцелели. И ведь не только они.
В Свияжске сохранились почти все храмы времен Ивана Грозного. А фрески лишь Успенского собора, датируемые шестнадцатым веком, занимают площадь в 1800 кв. м. Кстати, на одной из фресок есть прижизненное изображение Ивана Грозного. Она называется «Поклонение жертве».

Из Свияжска я уезжал на последнем теплоходе. Осень, навигация на Волге заканчивалась.

Было раннее утро. По небу ползли явно не выспавшиеся, хмурые тучи. Еще раз пройдя по главной улице острова, спустившись к пристани и оглянувшись, я вдруг подумал: «Странно все же… Мастеровые Ивана Грозного всего за месяц сумели собрать целый город, а советским деятелям не хватило и семидесяти лет, чтобы его полностью разрушить». Но время поджимало. На берегу суетился народ, а до отправления теплохода оставалось минут десять. Тут уж не до исторических аналогий. И я пошел покупать билет.

Рядом с трапом заметил мужичка, которого и раньше часто видел на пристани. Он все время встречал и провожал здесь теплоходы. Посадка почему‑то задерживалась. Пока ждали у трапа, мужичок подошел ко мне, поинтересовался, зачем приезжал на остров, и неожиданно спросил, как меня зовут. Я сказал, повисла пауза. И в его вопросах, и в его глазах была какая‑то странность, но я старался быть вежливым. Чтобы скоротать время, спросил: «А вас как зовут?»

— Меня зовут Женя… — ответил мужичок, секунду поразмышлял и добавил: — А может быть, Саша…

Отплывая на теплоходе, я видел одинокую фигуру на пристани и думал, как же этот мужичок своим ответом похож на нас всех. На всю нашу страну.