Последний патрон

— Случилось это в самом конце 60‑х годов, и было мне в ту пору всего тридцать три года, — начал свой рассказ геолог, чья голова была сплошь седой. — Наш небольшой отряд базировался тогда на Таймыре в районе горного массива Тулай-Киряка-Тас, а я был в нем начальником.

Глубокой осенью, уже по снегу, закончили мы свои полевые работы, и вертолет прилетел за нами из Хатанги четко в оговоренный срок. Грузоподъемность Ми-4 имеет пустяковую, а я по своей тогдашней неопытности пере­усердствовал с образцами, которые, разумеется, все у нас уже были оформлены, расфасованы и упакованы. Словом, не проходили мы по загрузке, и поделать с этим тут ничего было нельзя. Как ни уговаривал я командира забрать всех нас одним рейсом, ничего не получилось.

Но, честно говоря, не очень‑то я тогда и настаивал: понимал, что командир прав. Лететь приходилось в горах. А это всегда опасно. Короче говоря, оставил я себе двухместную палатку, меховой спальный мешок, примус с бензином, кой-чего из провизии, а весь мой отряд вместе с образцами и снаряжением отправил в Хатангу. Конечно, мы могли бы оставить вместо меня часть образцов, с тем чтобы потом за ними вернуться, но уж больно велика была вероятность, что там бы они и сгинули.

А человека в тундре не бросят. Кроме того, командир вертолета твердо пообещал, что сразу после разгрузки в Хатанге он за мной вернется. Вторым рейсом.

Но он не вернулся: до суточной санитарной нормы летчикам не хватило всего каких‑то полчаса, однако диспетчер уперся и перенес наш второй рейс на следующий день.

А потом пал густой туман и случилась такая низкая облачность, что тучи буквально легли на вершины гор. Ни о каком полете в таких условиях, конечно же, не могло быть и речи.

Делать нечего: сидим, ждем. Вообще‑то поначалу я не очень и расстроился: ничего, думаю, хотя бы как следует отосплюсь и отъемся. Сезон‑то у нас был довольно трудным. Но тут произошло нечто неожиданное: ближе к вечеру следующего дня мой лагерь осадила стая полярных волков.

Волк животное чуткое и осторожное. Сколько раз там же, на Тулай-Киряка-Тас, я боковым зрением видел: мелькнет вдруг что‑то огромное, серое, бесшумное. Оглянусь вокруг — ничего и никого. Подойду немного ближе, смотрю: глубокий волчий след на мокрой, болотистой почве.

Места эти самые волчьи. Мы в маршрутах много раз находили недоеденную волками добычу, но самих волков раньше не видели никогда. И вот они пожаловали целой стаей. Причем и не думали прятаться.

А у меня с собой из оружия только пистолет марки «Наган» с барабаном, вроде тех, что показывают в кинофильмах про чекистов. И к нему всего одна обойма на семь патронов. Это оружие я себе так, для проформы, оставил — кого мне здесь, вдали от побережья, бояться?

Да и пистолет, доложу я вам, ребята, оружие совершенно никчемное. Им только слабонервных пугать, а если и стрелять на поражение, то только в упор, метров с двух-трех, не больше.

Сказать честно, этот волчий визит мне очень не понравился, но поначалу я не придал ему большого значения. Вылез я из палатки и что есть мочи свистнул в три пальца: дескать, пошли отсюда вон, звери!

Смотрю, а волки никуда уходить не собираются: как сидели, так и сидят, смотрят на меня в упор своими желтыми глазами, а одна зверюга так еще и нагло облизывается.

Выхватил я тогда пистолет и дважды выстрелил в воздух. Это был, как выяснилось впоследствии, глупейший поступок с моей стороны: ведь я ни за что ни про что истратил два патрона.

После этого волки мгновенно исчезли, а я, довольный, ушел к себе в палатку. Прежде чем лечь спать, посмотрел в распахнутый створ палатки. И в сумерках увидел, что все волки опять сидят на своих местах, и их желтые глаза все так же внимательно смотрят на меня. Но я решил не обращать на это внимания. Залез в свой спальный мешок и постарался уснуть.

Сколько я проспал, не знаю, но, наверное, совсем немного. Может быть, всего час или полтора. Была ночь, сквозь плотные тучи разливался слабый такой… ядовито-зеленый свет луны, и, когда мои глаза привыкли к нему, я вновь увидел на бледно-зеленом снегу силуэты волков.

Однако теперь они сидели уже намного ближе к моей палатке, совсем рядом. И все так же, полукругом. Я выхватил пистолет, дважды выстрелил, но теперь уже не в воздух, а в ближайших зверей. При этом одного из волков я даже ранил: по крайней мере, в темноте послышался характерный визг зверя.

После этого волки надолго исчезли. Однако я все никак не мог уснуть: мне казалось, что волки только и ждут момента, когда я сомкну глаза.

Прошел еще один день — волков не было. Появились они вновь только в сумерках и опять уселись вокруг моей палатки полукругом. Но теперь я уже не спал, был начеку. Вытащил на припорошенную снегом галечную косу свой спальный мешок (прямо перед палаткой) и уселся на него.

Я сидел, поджав ноги калачиком, поигрывал камешками, а на коленях у меня лежал пистолет. Изредка я пытался попасть в кого‑нибудь из волков камнем, но это не удавалось, и волки на мои жалкие попытки даже не реагировали. Они сидели вокруг меня безмолвно и неподвижно. Однако стоило только прилечь или даже просто закрыть глаза, как они начинали неслышно перемещаться ко мне все ближе и ближе. Мне казалось, что они знали: у меня осталось всего три патрона, и когда‑нибудь я все равно усну.

Таким образом прошла еще одна ночь, и наступил еще один день. Туман уже ушел, но ветра не было, а потому неопрятные ватные облака все так же лежали уродливыми буграми на вершинах сопок.

Пошли четвертые сутки моего почти непрерывного бодрствования. Все это время я, в сущности, ничего не ел, но, как ни странно, вовсе не ощущал голода. Совсем другое желание переполняло всего меня: я просто хотел спать. Днем со сном еще как‑то можно было бороться, но пришла пятая ночь, которая отняла у меня последние силы.

И тут я вдруг вспомнил про примус, полный бензина. Ведь при работающем примусе волки ко мне, конечно же, не полезут! Была только одна проблема: горючего в примусе могло хватить только на полтора часа работы, не более. Но и полтора часа сна казались мне тогда райской перспективой.

А кроме того, рассудил я, бензиновая вонь разойдется в воздухе не сразу (слава богу, стояло полное безветрие), так что логично прибавить еще полчаса или час.
Я вновь затащил свой спальный мешок в палатку, устойчиво поставил примус на каменную плиту у входа, соорудил вокруг примуса невысокую защитную стеночку из камней, чтобы его ненароком не задуло ветром, после чего забрался в спальный мешок и мгновенно заснул.

Проснулся я неожиданно. Раскрыв глаза, с ужасом увидел в полуметре от себя горящие желтым светом глаза и оскаленную волчью морду. Я схватил пистолет и дважды выстрелил прямо в эти глаза, в эту пасть. А потом выскочил из палатки.

Весь снег вокруг был истоптан волчьими лапами, но звери опять исчезли. О них теперь напоминали только опрокинутый примус и лежащая на входе в палатку мертвая волчица. С ее оскаленной морды еще капала кровь. Я взял труп волчицы за задние ноги и отволок его на середину галечной косы.

Но моя победа длилась недолго. Уже через несколько часов вся стая снова появилась в предрассветной дымке. Опять полукруг. Сколько их было, я не знаю. Не считал. Я знал тогда лишь одно — что у меня в барабане нагана остался всего один патрон. Я опять вытащил свой спальный мешок на снег и уселся напротив стаи.

Дальнейшие трое суток я помню смутно. Явь в моем сознании настолько перемешалась с глюками, что даже вертолет я сперва принял за очередной мираж.

Летчики вертолета, увидев меня совершенно седого, пришли в полное изумление. Они быстро погрузили все на борт, и мы вылетели в Хатангу. Пока вертолет летел — я спал.

Дома в Санкт-Петербурге у меня на стеллаже с книгами до сих пор стоит тот патрон…