Скорбное бесчувствие

Я сижу на том же месте. У окна. Рядом диван, на котором обнаружили тело Поповой, через стол от меня сидит ее дочь Галина. На календаре, что висит возле дверей, роковая дата — 12 августа 2007 года. Но за окном уже далеко не лето. Морозный декабрь. И все же календарь не врет. Время здесь действительно остановилось.

Декабрь — унылое время. Особенно для северов. Солнце в Красноборске едва поднимается над верхушками ближайшего леса. Постоит немного над горизонтом и назад… А если пасмурно, то и вовсе день не день — сплошные сумерки. От зимней унылости здесь спасаются по‑разному. Кто‑то красит свои дома в яркие желтые или зеленые цвета (чтобы глаз радовали), кто‑то уходит в запой. Чего больше: расписных домов или любителей алкогольного наркоза, сказать трудно. Не существует такой статистики. Но зато имеется старая поговорка: дров нет — начинай постройку, денег нет — заводи попойку. Денег в Красноборске практически ни у кого нет.

Кое-какие сведения об этих местах у меня были еще до командировки. Если верить историческим хроникам, Красноборск появился на угорах Северной Двины в середине семнадцатого века и быстро прославился своими ярмарками, которых насчитывалось в году целых семь штук. Тем не менее провинциальный городок под северным солнцем рос медленно, хотя и дослужился до собственного герба.

Перед революцией Красноборск больше всего страдал от пожаров — в июне 1910-го здесь выгорела половина домов. После революции — от беспощадной классовой борьбы и войн. (Из шести тысяч красноборцев, ушедших во время Великой Отечественной на фронт, вернулась только половина.) Кстати, Красноборск уже давно не считается городом — село со статусом районного центра.

Незадолго до внезапного заката советской власти Красноборский район держался на плаву за счет местных леспромхозов. Но потом по ним прокатилась ползучая эпидемия банкротств, лесные поселки обнищали, и наступило время «телепузиков».

"Телепузиками" в здешних краях прозвали флаконы синтетического спирта, которые под маркой жидкости для мытья стекол или разжигания каминов раньше продавались чуть ли не в каждом магазине. От обычной водки их отличали всего три вещи — неприятный вкус, опасность смертельного отравления и предельно низкая цена. Последний признак для людей, внезапно лишившихся привычной работы и ориентиров в жизни, был определяющим.

— У нас на соседней улице уже ни одного мужика не осталось. От этих «телепузиков», — жаловалась мне продавщица в селе Куликово. — Они сначала лицом желтеют, а потом ласты склеивают. Сейчас, конечно, меньше, чем было — в магазинах продавать запретили. Но кому надо, тот найдет.

— А сами не пробовали на «телепузиках» подняться?

— Я смертью не торгую, — обиженно отчеканила продавщица. — У меня муж зарабатывает.

Красноборск встретил нас приветливо. Когда мы десять часов пробирались на машине по лесным дорогам из Архангельска, я ожидал увидеть здесь суровых и немногословных людей. Север все‑таки. Но ожидания не оправдались.

Заснеженные улицы разжалованного городка оказались провинциально уютны, а люди — радушны. Даже в коридорах районной прокуратуры не веяло «больничным» холодком уголовно-процессуального кодекса — будничная суета следователей напоминала больше киношный угрозыск Глеба Жеглова, чем парадный храм правосудия. А покосившаяся от старости деревянная лестница, ведущая в прокуратуру, березовые поленья у печи и посетители в шубах только дорисовывали картину.

В Красноборской прокуратуре рассказали, что убийство Поповой удалось раскрыть по свежим следам, буквально за сутки. Ниточек появилось сразу несколько: одна из соседок видела Николая Петракова, который шел вечером от дома старушки, держа в руках пачку макарон и «предмет, похожий на нож», практически одновременно с этим удалось выяснить, что у подозреваемого нежданно-негаданно появилась приличная сумма денег.

Бывший спецназовец уже в первый день расследования написал явку с повинной и выдал все вещественные доказательства своей причастности к преступлению. Даже гребенку для волос.

По его словам, с Поповой он познакомился случайно. Как‑то помог старушке перейти дорогу. Они разговорились, и после этого Петраков не раз бывал у нее в доме. Приходил занять денег на выпивку или поговорить.

Иностранное слово «эвтаназия» как‑то не вяжется с привычными картинками жизни Красноборска. Впрочем, раньше его здесь толком и не слышали. Теперь дело другое — после дикого случая с Поповой, что такое «убийство по взаимному согласию», знают если не все, то многие. Хотя при чем тут эвтаназия, понять сложно.

— Помните, как переводится слово «эвтаназия»? Сладкая смерть, — говорил мне следователь Михаил Нибараков, который вел это нашумевшее дело. — У Софьи Николаевны Поповой зафиксированы на теле кровоподтеки, перелом подъязычной кости, пять сломанных ребер и ножевая рана. Это похоже на «сладкую смерть»?

Не похоже. Эвтаназия напрямую ассоциируется с безнадежными больными, которые не в состоянии переносить бесконечную боль, с консилиумами врачей и заключениями психиатров. Смерть Поповой — с кухонным ножом, бутылкой водки и примерно шестью тысячами рублей. В первом случае убийство покрыто слоем «фирменной косметики», во втором — никакого макияжа.

Хотя для того, чтобы разобраться с эвтаназией, совсем не обязательно строить параллели. Надо лишь ответить на главный вопрос: почему Софья Николаевна Попова решилась на такую смерть? С момента убийства прошло уже полгода, а дать ответ на него никто не может. Ни дочь, ни следователь, ни соседи, ни осужденный Петраков. Близкие родственники говорят, что Попова давно жаловалась на «плохое самочувствие и высказывала намерения уйти из жизни». Примерно за год до смерти она уже пыталась покончить с собой, но тогда из петли ее вытащила случайная женщина, которая зашла попросить воды.

Однако «плохое самочувствие» — слабый аргумент. Врачи утверждают, что приступы астмы и боли в спине не могли стать основным поводом для расставания с жизнью. Обычные проблемы со здоровьем, у многих стариков ситуация куда хуже. И, похоже, врачи правы. Софья Попова не лежала на больничной койке. Она сама ходила в магазин, готовила еду, стирала и суетилась по хозяйству. В общем, версия с эвтаназией никак не подтверждается.

Не эвтаназия? Тогда что? Может быть, нищета? Но после смерти Софьи Николаевны дочь обнаружила в кармане ее кофты бумажный сверток, где лежали порядка восьмидесяти тысяч рублей. Огромная сумма по меркам Красноборска. Одиночество? Но Попову постоянно навещали родственники, а племянница Тамара Лихачева не раз предлагала забрать старушку к себе. Отказалась.

Правильно говорят, что чужая душа — потемки. После множества разговоров с людьми, вовлеченными в орбиту этого уголовного дела, ясности почти не прибавилось. И все же эти встречи не были напрасны. Через все разговоры, которые касались Николая Петракова и Софьи Поповой, убийцы и жертвы, проходила одна едва заметная ниточка, которая и связывала их вместе. Безнадега.

Добраться до поселка Куликово в декабре не так‑то просто. Надо перейти по льду Северную Двину, дождаться автобуса и еще с час любоваться снежными пейзажами. Летом реку переезжают на катере, зимой наливают переправу. Но безопас­ная для машин толщина льда намерзает только ближе к январю.

В Куликово я отправился, чтобы посмотреть на поселок, где вырос Николай Петраков, и поговорить с его мамой. Все‑таки много странного было в этом убийстве. При наличии железных доказательств вины бывшего спецназовца неясным оставалось одно — зачем он пошел на преступление?

Деньги, которые Петраков взял со стола, шесть тысяч, в сущности, ничего не объясняли. Во-первых, он ими толком и не воспользовался, почти всю сумму изъяли во время обыска. Во-вторых, тем злополучным вечером на видном месте в доме Поповой висела ее сумочка с кошельком и кофта, в кармане которой потом нашли восемьдесят тысяч.

Но убийца денег почему‑то не искал. А зачем он прихватил гребенку? И почему не уничтожил улики? Не было криминального опыта? Был. В молодости Николай Петраков дважды отбывал срок в колонии по «легким» статьям. Впрочем, для того чтобы не совершать таких ошибок, хватило бы и телесериалов.

В прокуратуре от поездки в Куликово не отговаривали, но к идее отнеслись скептически: мать Петракова даже со следователем разговаривать не стала. Однако меня эта пожилая женщина, вырастившая шестерых детей, встретила спокойно. Тут и выяснились некоторые интересные подробности. По ее словам, Николай всегда отличался сложным характером. В десятом классе его посадили за драку, спустя несколько лет опять срок — избил жену.

После освобождения Петраков уехал работать в Усинск, а потом на Украину. В Луганске снова женился, удочерил двух девочек и неожиданно по родственной линии новой супруги попал в Израиль.

Пятнадцать лет назад. Какое‑то время матери казалось, что все наконец у него наладилось: семья, две машины, постоянная работа, теплое море. Но и под южным солнцем жизнь не расцвела. В 1997 году семейное благополучие рассыпалось вместе с очередным разводом.

Вот тогда Николай Петраков и завербовался в спецподразделение израильской армии, прошел офицерские курсы, отправился в Палестину. Про боевые действия в зоне арабо-израильского конфликта он рассказывать не любил. Говорил лишь, что ему до сих пор снятся узкие арабские улочки.

— Трезвый молчит, а как выпьет — начинает вспоминать. Воевал семь лет. Потом попал под обстрел. Все погибли, а его тяжело ранили. Почти мертвый был. Ноги прострелили, правый бок. Две недели без сознания в реанимации лежал.

Подробностей финала израильской истории мать не знает. Частично потерял слух, ушел из армии, пару лет назад вернулся в Куликово. Нормальной работы найти не мог. Постоянно пил. Вот и все.

— Так выходит, что сын и сейчас гражданин Израиля? — спросил я.

— Да, так‑то оно и есть, — ответила мать.

При задержании у Петракова изъяли черный кошелек, в котором лежали деньги, медицинская справка, бумажная иконка и американский цент. Странное сочетание, думал я по дороге в Красноборск, — бумажная иконка и американский цент.

На допросах Петраков все время говорил, что убил Попову исключительно из сострадания, но деньги со стола взял. А Попова? Догадывалась ведь, что его посадят. Почему хотя бы это ее не остановило?

После неудачной попытки самоубийства Софья Николаевна, по словам родственников, решила подыскать себе подходящего «киллера». Говорила, что жить не хочет.

Старушка своих мыслей не скрывала, но никто им особого значения не придавал. Не верили, что такое вообще возможно. Думали, старческая блажь.

— Она постоянно заводила разговоры на эту тему, но я ей говорила, что такого человека ей в Красноборске не найти, — вспоминает племянница старушки Тамара Лихачева. — Хотя, когда появился Петраков, он мне сразу не понравился.
Я ее предупреждала: «Не пускай его к себе! Он же тебя на тот свет отправит!» Она в ответ: «А мне туда и надо!» Вот и весь сказ.

Читая материалы уголовного дела, периодически натыкался на слово «сострадание». А ведь, судя по всему, не было никакого «сострадания». А что было? Пустота и отчаяние. Тупик. У обоих.

Попова страдала от своей ненужности и страшилась на­дви­гающейся дряхлости: болезни лишают последних сил, внуков нет и не будет. Да, внешне она имела все для сносной жизни. Вот только жить стало уже совсем незачем.

Поэтому Софья Николаевна с фанатичным упорством шла к финалу — буквально за несколько часов до преступления Петраков сказал старушке, что он не сможет ее убить, что он для этого недостаточно пьян. Она сходила за деньгами, дала пятьсот рублей и отправила Петракова в ближайший магазин.